Остеологический отдел Нью-Йоркского музея естественной истории представлял собой бесконечный ряд комнат, затиснутых под широкую кровлю; попасть туда можно было через массивные двойные двери в конце длинного коридора, в котором находились кабинеты пятого этажа, а оттуда – наверх на гигантском тихоходном грузовом лифте. Войдя в лифт и обнаружив себя в обществе мертвой обезьяны, распростертой на тележке, д’Агоста понял, почему этот отдел максимально удален от публичного пространства музея: тут воняло, как в борделе во время отлива (так любил выражаться его отец).
Грузовой лифт с грохотом остановился, двери полностью открылись, и д’Агоста вошел в остеологический отдел, огляделся и нетерпеливо потер руки. Ему предстоял разговор с Моррисом Фрисби, старшим хранителем отдела антропологии и остеологии. Впрочем, д’Агоста не очень надеялся на этот разговор, поскольку Фрисби только сегодня утром вернулся с конференции в Бостоне и в день убийства его в музее не было. Более полезным мог стать молодой человек, спешивший навстречу д’Агосте, – некто Марк Сандовал, лаборант отдела остеологии, который отсутствовал на работе целую неделю по причине сильной простуды.
Сандовал закрыл за ними входную дверь остеологического отдела. Он все еще выглядел совершенно больным: глаза красные и опухшие, лицо бледное, рука с носовым платком у носа. Что ж, подумал д’Агоста, по крайней мере, парень хоть вони не чувствует. Правда, он к ней, наверное, давно привык.
– У меня десять минут до назначенной встречи с доктором Фрисби, – сказал д’Агоста. – Не покажете мне кое-что? Я хотел бы увидеть, где работал Марсала.
– Понимаете… – Сандовал сглотнул и оглянулся через плечо.
– Что, какие-то проблемы? – спросил д’Агоста.
– Дело в том… – Еще один взгляд через плечо, потом более тихим голосом: – Дело в том, что доктор Фрисби не очень расположен… – Сандовал смолк.
Д’Агоста сразу же все понял. Ясное дело, Фрисби – типичный музейный чинуша, ревностно оберегающий свое жалкое феодальное владение и как огня боящийся любой негативной информации о нем. Д’Агоста мысленно нарисовал себе портрет этого хранителя: твидовый пиджак, усыпанный крошками недокуренного табака, докрасна прошкрябанный бритвой подбородок, дрожащий от беспокойства.
– Не беспокойтесь, – сказал д’Агоста. – Я не назову вашего имени.
Сандовал подумал еще немного и двинулся по коридору, пригласив за собой д’Агосту.
– Насколько я понимаю, вы с Марсалой работали в тесном сотрудничестве, – начал д’Агоста.
– Не теснее других. – Сандовал все еще нервничал.
– Его не очень любили?
Сандовал пожал плечами:
– Не хочу говорить плохо о покойнике.
Д’Агоста вытащил записную книжку:
– И все же скажите мне, если не возражаете.
Сандовал высморкался.
– Он был… из тех ребят, с которыми трудно иметь дело. Постоянно был на взводе.
– Почему же так?
– Думаю, про него можно сказать, что он несостоявшийся ученый.
Они прошли мимо чего-то похожего на дверь в гигантский холодильник.
– Продолжайте.
– Он учился в колледже, но не смог сдать экзамены по органической химии, а без этого докторская степень по биологии вам не светит. После колледжа он пришел сюда лаборантом. Здорово умел работать с костями. Но без степени это был его карьерный потолок. И в этом вся загвоздка. Ему не нравилось, что научные сотрудники отдают ему приказы, все должны были перед ним лебезить. Даже я, а ведь я был для Виктора почти другом, если с ним вообще можно было дружить.
Сандовал прошел в дверь слева, и они оказались в комнате, наполненной громадными металлическими чанами. Наверху несколько громадных вентиляторов деловито выводили воздух из помещения, но это мало помогало: запах был даже сильнее, чем в коридоре.
– Здесь происходит мацерация, – пояснил Сандовал.
– Что происходит?
– Мацерация. – Сандовал снова высморкался. – Понимаете, одна из главных задач отдела – добывание тел и сведение их к костному остову.
– Тел? Это что, трупов?
Сандовал ухмыльнулся:
– В прежние времена и так бывало. Ну, вы понимаете: добровольные пожертвования для медицинской науки. Но теперь только животные. Более крупные экземпляры помещаются в эти мацерационные чаны. Они наполнены теплой водой. Не стерильной. Оставляете экземпляр в таком чане на достаточно длительное время, он постепенно разжижается, и, когда вы снимаете крышку, у вас остаются одни кости. – Сандовал показал на ближайший чан с жидкостью. – Сейчас там происходит мацерация тела гориллы.
В этот момент какой-то человек вкатил в помещение тележку с тушкой обезьяны.
– А это, – сказал Сандовал, – японский макак из зоосада в Центральном парке. У нас с ними договор: все их мертвые животные попадают к нам.
У д’Агосты подкатил ком к горлу. Запах здесь стоял невыносимый, и острые жареные итальянские сосиски, которыми он позавтракал, чувствовали себя в его желудке неуютно.
– В этом и состояла главная работа Марсалы, – сказал Сандовал. – Наблюдение за процессом мацерации. Ну и конечно, он работал с жуками.
– С жуками?
– Сюда, пожалуйста.
Сандовал вернулся в коридор, миновал еще несколько дверей и вошел в очередную лабораторию. Здесь не было никаких чанов, только небольшие стеклянные подносы, похожие на аквариумы. Д’Агоста подошел к одному из них и пригляделся. Внутри находилось что-то похожее на большую дохлую крысу. Она кишела черными жуками, которые деловито пожирали плоть. Д’Агоста даже слышал, как работают их челюсти. Выругавшись вполголоса, он отошел назад. Его завтрак опасно зашевелился в желудке.
– Жуки-кожееды, – пояснил Сандовал. – Хищники. Так мы отделяем мясо от костей у малых экземпляров. Остается хорошо сочлененный скелет.
– Сочлененный? – сдавленным голосом переспросил д’Агоста.
– Понимаете, при использовании других методов приходится скреплять суставы, устанавливать их на металлические рамки для экспонирования или обследования. Жуки были на попечении Марсалы, он проверял поступающие экземпляры. Он и обезжиривание проводил.
Д’Агоста не стал спрашивать, но Сандовал все равно объяснил:
– Когда от экспоната остаются одни кости, их погружают в бензол. Выдерживание в бензоле придает им белый цвет, растворяет липиды, устраняет запах.
Они вернулись в коридор.
– Вот это и были его основные обязанности, – сказал Сандовал. – Но, как я вам уже сказал, Марсала был настоящим волшебником в том, что касается воссоздания скелетов. Поэтому его часто просили восстановить сочленения.
– Понятно.
– Да и кабинет Марсалы находился в восстановительной лаборатории.
– Пожалуйста, проводите меня туда.
Сандовал снова высморкался и пошел по коридору, казавшемуся бесконечным.
– Здесь некоторые коллекции остеологического отдела, – сказал он, показывая на двери. – Коллекции костей, организованные по таксономическому[4] принципу. А здесь – антропологические коллекции.
– И что они собой представляют?
– Захоронения, мумии и «приготовленные скелеты» – мертвые тела, собранные антропологами, нередко на полях боев во время Индейских войн, и привезенные в музей. Этакое утраченное искусство. В последние годы мы были вынуждены вернуть многие из них заинтересованным племенам.
Д’Агоста заглянул в открытую дверь. Он увидел там многочисленные ряды шкафов с рифлеными стеклами, в которых имелось бессчетное множество выдвижных полок, каждая с биркой.
Пройдя еще с десяток таких хранилищ, Сандовал зашел в лабораторию, уставленную верстаками и рабочими столами со сланцевыми столешницами. Запах здесь был слабее. На верстаках стояли на металлических рамах скелеты различных животных в разной степени готовности. Несколько столов были задвинуты к дальней стене, на них стояли компьютеры, лежали разнообразные инструменты.
– Вот это стол Марсалы, – показал Сандовал.
– У него была подружка? – спросил д’Агоста.
– Мне об этом не известно.
– А чем он занимался в свободное время?
Сандовал пожал плечами:
– Он не рассказывал. Он был довольно закрытый человек. Эта лаборатория фактически стала его домом – он оставался и внеурочно. Мне казалось, что у него не было личной жизни.
– Вы говорите, что он был человек колючий, неуживчивый. Он вступал с кем-нибудь в серьезный конфликт?
– Да он вечно с кем-то бранился.
– А ничего такого, что бы вам запомнилось?
Сандовал задумался. Д’Агоста ждал с блокнотом в руке.
– Было одно, – сказал наконец Сандовал. – Месяца два назад. Тогда хранитель маммологического отдела привез из Гималаев несколько экземпляров чрезвычайно редких, почти вымерших летучих мышей. Марсала поместил их в емкость с кожеедами. А потом… испортил. Не проверял их с той частотой, какая требовалась. Это совсем не похоже на Марсалу, но у него в то время было на уме что-то другое. Если экспонат вовремя не вынуть из емкости, то он будет уничтожен. Голодные жуки выгрызают сухожилия, и кости выходят из суставов. А потом жуки принимаются за сами кости. Именно это и случилось с летучими мышами. Тот хранитель – а он немного чокнутый, как и все хранители, – пошел вразнос. Наговорил Марсале всяких гадостей в присутствии всего отдела. Марсала был вне себя, но ничего не мог возразить, ведь он сам был виноват.
– Как зовут этого хранителя?
– Брикстон. Ричард Брикстон.
Д’Агоста записал фамилию.
– Вы сказали, что у Марсалы в то время было на уме что-то другое. Не знаете, что бы это могло быть?
Сандовал задумался:
– Примерно тогда же он начал работать с одним командированным ученым.
– Это редкое событие?
– Напротив, очень частое. – Сандовал указал на дверь по другую сторону коридора. – Вон там командированные обследуют кости. Они постоянно приезжают и уезжают. Мы принимаем ученых со всего света. Марсала обычно с ними не работал, хотя это объяснялось только его характером, и ничем другим. Тот ученый был первым, с кем он сотрудничал в этом году.
– Марсала не говорил, что это было за исследование?
– Нет. Но в то время он казался очень довольным собой. Словно ждал награды или чего-то подобного.
– Вы не помните имя этого ученого?
Сандовал поскреб голову.
– Кажется, Уолтон. А может, Уолдрон. Они должны регистрироваться по прибытии и убытии, получать сертификат. Фрисби ведет список. Вы сможете у него уточнить.
Д’Агоста оглядел помещение:
– Больше мне ничего не надо знать о Марсале? Чего-то необычного, странного, идущего вразрез с его характером?
– Нет. – Сандовал шумно высморкался.
– Его тело было найдено в уголке брюхоногих в зале морской жизни. Как вы думаете, по какой причине он мог оказаться в данном отделе музея?
– Он никогда там не бывал. Кости и эта лаборатория были единственным, что его интересовало. Это даже не по дороге сюда.
Д’Агоста сделал очередную запись.
– Еще какие-нибудь вопросы? – спросил Сандовал.
Д’Агоста взглянул на часы:
– Где я могу найти Фрисби?
– Я вас провожу.
Д’Агоста последовал за ним из лаборатории в коридор, а оттуда – назад, в самую вонючую часть остеологического отдела.